Жизнь по ту сторону правосудия - Татьяна Сухарева

За них не получишь ни звездочек, ни премий. Вот и загоняют под мошенничество и подделку документов, уклонение от уплаты налогов. А мошенничество относится к категории тяжких преступлений, наказание за него – до десяти лет лишения свободы.

…Когда меня завели в кабинет к следователю, то оперативник первым делом сказал кому-то: «Пулю нашли». Какую пулю? Откуда? Как я поняла уже позже, легенда про пулю была попросту одной из манипуляций, чтобы я прониклась всей серьезностью происходящего и быстро дала нужные показания. Брали на испуг. Кабинет занимали следователи Демина и Убогова. Грубая женщина в форме майора (как оказалось, майор Демина) тут же начала допрос. Выражением лица и манерой разговора она напоминала гестаповца из старых советских фильмов о войне.

– Я не буду говорить без своего адвоката, – сказала я.

– Вы в качестве свидетеля – пока. Явились на допрос добровольно. Адвокат вам не положен.

– То есть как это добровольно?! Когда меня силой затолкали в машину, когда меня ударили дверью по руке?

– А вы не стройте из себя умную. Все равно сядете на семь-восемь лет. И только от вашего поведения и признания вины зависит снижение срока. А если возьмете пятьдесят первую, то на все десять в Мордву поедете.

Не скрою, после этих слов мне стало жутко. Но я собралась с силами и повторила, что без адвоката отвечать на вопросы не буду.

Демина ухмыльнулась:

– Какого депутата Мосгордума потеряла!

Я продолжала настаивать на звонке адвокату.

– Звоните, – сказал оперативник, карауливший меня.

– Дайте телефон.

– А вы со своего позвоните.

– Вы же его забрали у меня, верните. Следователи и оперативник громко заржали.

– Полюбуйтесь, что про вас написано, – сказала Демина. – Какого депутата Мосгордума потеряла!

Она прочитала мне заметку из Интернета. Там говорилось, что кандидата в депутаты Мосгордумы – то есть меня – и еще 16 человек задержали по подозрению в продаже поддельных бланков полисов ОСАГО. Сухарева признала свою вину, изъято более 20 000 поддельных бланков, проведено 28 обысков…

Вот как. Полиция сообщила в СМИ о том, что я во всем созналась. Я поняла: значит, они выбьют у меня признания любой ценой.

…Через восемь месяцев, когда меня перевели под домашний арест, я попыталась найти заметку, которую мне прочитала Демина. Я искала долго и кропотливо. И не нашла. Ни один новостной сайт, ни одно СМИ не написало: «Сухарева во всем созналась» или «Сухарева признала свою вину». А материалов в прессе о моем задержании вышло немало. В них было много явной лжи. Обыски в типографиях, молдавские аферисты, изъятие 20 000 полисов – все это полный бред, экстренно сварганенный, чтобы придать моему аресту хоть какую-то легитимность. Как же, сенсация! Кандидат в депутаты Мосгордумы оказалась главой этнической преступной группировки, и доблестная полиция схватила ее аж перед получением кандидатского удостоверения. Молодцы, оперативно сработали. Много лжи написали, но нигде – ни слова о том, что я во всем созналась. Значит, следователь специально прочитала новость с искажениями. Она хотела дать мне понять, что мое признание – уже решенный вопрос.

– А партия ваша уже от вас открестилась, – заметила Демина, дочитав заметку, и перешла к комментариям под новостью: «Вот такие у нас депутаты!», «Васильева перекрасилась»18, «Ну и рожа, ей бы в колхозе дояркой работать».

– Я могу ознакомиться? – спросила я.

– Вам не положено пользоваться интернет-ресурсами, вы арестованы. Вы сами себя задерживаете.

Следователь приступила к допросу. Я упорно отказывалась говорить без адвоката.

– Я вас в психиатрическую больницу отправлю, – сообщила Демина, – и вас там так заколют, что вы на всю жизнь овощем станете.

– Я не буду отвечать на вопросы без адвоката, – настаивала я.

– Какая сложная женщина, – сказала женщина помоложе, в платье и туфлях на каблуках.

Я все еще надеялась, что ребята дозвонятся хоть до какого-то адвоката, мы прервем допрос и я успею зарегистрироваться кандидатом в депутаты.

Тут я почувствовала удар по голове такой силы, что, похоже, на какую-то долю минуты потеряла сознание. Потом – еще и еще. В голове как будто звенел набат, в ушах стоял шум, глаза застлала ярко-синяя пелена. Еще удар. Еще один.

Потом я увидела, что меня бьют пластиковой бутылкой, наполненной водой.

Голова казалась огромной и чугунной. Я думала, что мозг сейчас взорвется.

Позже, когда я уже знакомилась с делом, эта же следователь Демина возмущалась, когда я с ней не здоровалась. «Вас что, здороваться не учили?» Но я не Мишель Бачелет, и здороваться с тем, кто меня избивал, не могу19.

И каждый раз, когда Демина видела меня на следственных действиях, у нее начиналась истерика. Она без причин хамила мне и кричала на меня.

Когда мы со Светланой Мелиховой были в суде по жалобе на нарушение моего права на защиту, то Демина на голубом глазу заявила, что я явилась на допрос добровольно. Это после того, как суду была продемонстрирована видеозапись, где во время обыска я кричала, когда меня били. Это при том, что полно свидетелей моего насильственного захвата.

Конечно, я знала о пытках в полиции. Но никогда не предполагала, что это произойдет со мной.

Конечно, после этого я стала отвечать на вопросы. Но я говорила исключительно правду, на то, чтобы оговорить себя, не поддавалась. Хотя было очень тяжело.

Потом Демина дала мне подписать протокол. Я ознакомилась с ним бегло (удары по голове дали о себе знать, она очень болела), но все же нашла несколько нестыковок и начала писать с первого же листа.

– Я вас сейчас в психиатричку отправлю, – твердила Демина, – вы сумасшедшая, здесь вы можете только подписывать, а замечания – в конце.

Для замечаний она дала мне отдельную бумажку. Мне удалось оставить на протоколе два замечания, еще два пришлось написать на бумажке. Позже она из дела исчезнет.

Потом была очная ставка, на которую подозреваемый пришел с адвокатом. Я воспользовалась этим и вновь потребовала адвоката себе.

– Вы еще свидетель, – отвечали мне, – вам не положено.

Но присутствие адвоката, пусть и чужого, придало мне сил. Хоть какой-то свидетель. Хотя бы не будут бить. Я попросила бумагу и написала, что отказываюсь участвовать в очной ставке без адвоката.

Второй подозреваемый, мой бывший агент Николай, выглядел сломленным и подавленным. Он указал на меня как на организатора преступления. Я прекрасно понимала, какими методами следователи добились нужных показаний. Если они позволили себе бить сорокалетнюю женщину, кандидата экономических наук, баллотирующуюся в депутаты Мосгордумы, то станут ли они церемониться с молодым парнем, прописанным в Пензе? Я поняла, что вокруг моей шеи затягивается петля.

Тем временем появился мужчина, Сергей Николаевич Чесноков, представился моим адвокатом. Оказалось, его прислала «Справедливая Россия». Очная ставка продолжилась уже с ним. Потом мне предъявили обвинение. Я написала, что давать показания буду только с моим адвокатом Юрием Черноусским.

Чеснокову позвонили. Поговорив, он сообщил мне:

– Заседание по вашей регистрации кандидатом в депутаты перенесено на шестнадцатое июля. Но, скорее всего, будет отказ. Избирательная комиссия не хочет регистрировать вас при данных обстоятельствах.

Последняя надежда выбраться из захлопнувшейся мышеловки рухнула. После регистрации ментам пришлось бы меня выпустить.

После этого меня забрал конвоир. Я взяла у Чеснокова телефон, позвонила маме, сообщила о том, что случилось, попросила ее связаться с адвокатом Черноусским. Я представляла, что испытывает моя пожилая мама. Я всегда была ее гордостью, окончила школу с золотой медалью, два университета с красным дипломом, в 25 лет защитила кандидатскую диссертацию по экономике… Особенно она всегда гордилась тем, что я защитилась в ведущем экономическом вузе – Академии (ныне университет) имени Плеханова. И тут – арест, обвинение в тяжком преступлении. Как она все это переживет?

Когда мы уже стояли внизу, женщина рядом со мной спросила у конвойных:

– Я понимаю, что я уже подозреваемая, но можно мне в туалет выйти?

– Мне тоже, – сказала я.

Все 16 часов, пока велись следственные действия, попить так и не дали, в туалет не выпустили. Это приравнивается к пыткам.

Потом на нас надели наручники, вывели из здания и повели к автозаку.

– Баб – в общак, мужика – в стакан, – гаркнул конвойный.

Общак – это запирающийся отсек в задней части автозака. Он настолько мал, что коленями упираешься в переднюю стенку. Максимальная вместимость – четыре человека. Но доходит до того, что там могут ехать все десять.

Стакан – помещение на одного арестованного. Стаканов в автозаке четыре, общак один. В стакане вы едете, согнувшись в три погибели.